В 2 часа, как было условлено, на ледокол пришли капитаны транспортов.

Михаил Гаврилович и его жена устроили хороший русский обед. Капитаны ели, пили и похваливали.

В разгар обеда Харшо взял слово и призвал своих соотечественников к выходу в море без груза.

— Он, лично он, — говорил американец, показывая на меня пальцем, — будет сопровождать вас на этом ледоколе до чистой воды.

Речь Харшо выслушали молча. После него говорил я. Рассказывал о надежности ледоколов, об опытности их капитанов. Упомянул и про взрывчатку в порту. После моего слова американец спросил:

— Дорогой коммодор, — так он назвал меня, — можете ли вы обещать, что мы не получим повреждений во льдах, если пойдем налегке?

— Да, — ответил я твердо, — обещаю. Мы будем вести вас, зная, что винты выступают из воды, и поэтому особенно осторожно.

— Коммодор нас выведет благополучно изо льдов для того, чтобы торпедировала субмарина, — как-то безразлично бросил другой американец. — Но, — он щелкнул пальцами, — везде приходится рисковать во время этой проклятой войны. Я согласен идти и без груза.

— Здесь на причалах слишком много аммонала, — сказал англичанин, — и я решил, что в море среди льдов мне будет безопаснее.

В конце концов все капитаны пришли к тому же мнению.

Американец, первым согласившийся на плавание, пригласил меня к себе на судно.

— Посмотрите на наши новые пароходы, они стоят внимания, — сказал он.

Я не отказывался. «Либерти» стоял рядом, и мы в считанные минуты были в каюте капитана. За крепким кофе с коньяком просмотрели его обширную коллекцию спичечных коробок, хранившуюся в специальном полированном ящике со многими отделениями. Потом капитан спросил, нравится ли мне его судно. Я искренне похвалил, оно мне нравилось и внешним видом, и отделкой внутренних помещений.

Я ушел, подарив на память капитану спичечный коробок и голубой вымпел Главсевморпути. Американец проводил меня до трапа.

— Началась весна, коммодор. Лед, наверно, стал мягче, — пошутил он на прощание.

На палубе весны пока не чувствовалось. Крепко морозило. Ветер крутил хлопья снега, слепил глаза. Я решил не возвращаться в Архангельск, остался на «Красине».

К полуночи выгрузка транспортов закончилась. С рассветом корабли выходили из Северодвинска. В назначенный срок порт опустел.

Ну, а в походе было так. Лед встречался крепкий, многослойный. Мы с трудом пробивались по обычному курсу. К вечеру удалось отойти не так уж далеко. С темнотой остановились. Ночью разбудил вахтенный. Радиограмма: «Воздух!» Восемнадцать самолетов Ю-88 летят курсом восток. Я вышел на мостик. Аннин уже был там и тихо разговаривал с вахтенным. Во льду, совсем близко, застыли затемненные громады транспортов. Среди них знакомые очертания ледоколов. Ни одного огонька.

И вдруг яркая вспышка на юго-востоке. Другая, третья. Отдаленный гул взрывов.

— В Северодвинске, Константин Сергеевич. Вовремя ушли.

Да, мы ушли вовремя. Но там наши. Сердце сжималось. Сколько труда, сколько усилий вложено в этот порт, родившийся во время войны…

* * *

К месту встречи с эскортом мы пришли в полном порядке и без опоздания. Подул самый благоприятный ветер, с юго-запада. Остановившись у кромки льда, дали три длинных гудка. Они означали: «До свидания, следуйте по назначению, впереди чистая вода».

С четырьмя гружеными транспортами, прибывшими из Исландии, двинулись в обратный путь.

Юго-западный ветер разрядил льды. Шли большими разводьями, иногда десятимильным ходом. Этот ветер всегда приносил нам удачу. Теперь-то я в этом не сомневался.

Участие в зимних конвоях основательно пополнило мои знания о ледовом режиме Белого моря. Проводка каравана до кромки и возвращение с транспортами к Северодвинску в среднем занимали у нас пять суток. Бывало, уходило и меньше, но бывало, и больше.

Правда, ледовая обстановка в 1943 году была не из тяжелых. К концу зимы мне представилось совершенно отчетливо, что успех плавания зависел от количества скопившихся льдов в горле и от их мощности, а количество льдов и мощность определялись быстротой выносного дрейфа и температурой воздуха. Чем медленнее движется ледяной поток в горле и чем ниже температура воздуха, тем хуже проходимость, и наоборот, чем быстрее движение льда и выше температура, тем проходимость лучше.

Конечно, большую роль играли участки чистой воды или разделы, о которых я скажу ниже, но главным был выносной дрейф.

Льды Белого моря разгружаются через горло. Движение ледяного потока может быть замедлено, ускорено или остановлено ветрами соответствующей силы и направления. И еще одно интересное явление. Горло Белого моря как бы закупоривается, и льды, вынесенные в воронку, обратно возвратиться не могут, так же, как льды, находящиеся в самом горле, практически не могут попасть в центральный бассейн. Это замечательное природное явление и создает возможность зимней навигации.

Через несколько лет после войны мне пришлось снова заниматься этими вопросами, и посчастливилось установить некоторые закономерности в природе беломорских льдов, вывести формулу проходимости льдов в горле моря.

Зверобои, столетиями наблюдавшие за перемещением залежек тюленей, собрали сравнительно точные данные о скорости дрейфа льдов в горле под действием того или иного ветра. Они считали десять дней обычным, средним временем дрейфа залежки через горло. Эти десять дней подтвердились нашими исследованиями и легли в основу формулы.

Предварительно определялся коэффициент выноса льдов сопоставлением наблюдаемой скорости дрейфа и средней (умеренной) скорости прохождения льдами этой части моря. Сопоставляя градусо-дни мороза за декаду и среднее многолетнее число градусо-дней за данное время, получали температурный коэффициент.

Проходимость льдов в горле и других районах моря прямо пропорциональна коэффициенту выноса и обратно пропорциональна температурному коэффициенту. Под проходимостью понималась мощность и сплоченность льдов во взаимосвязи с температурой.

Если бы все это было известно во время наших зимних плаваний 1943 года, мы чувствовали бы себя значительно увереннее…

В общем, беломорские льды плотно вошли в мою жизнь.

Конечно, сейчас мощности ледоколов возросли в несколько раз, и мои исследования не могут играть существенной роли, но, повторяю, я был счастлив, что маленькое своенравное море приоткрыло мне свои тайны.

Именно в этом море, тоже в давние времена, зверобои впервые построили судно-коч, с помощью которого плавали в Мангазею и по побережью азиатского материка. К сожалению, некоторые историки исказили облик коча, а между тем подобные суда можно и сейчас увидеть в поморских селах. Хочу напомнить, что в Сибири ночами называли сани. Я уверен, что на первых кочах обязательно были полозья, с помощью которых их перетаскивали по льду и через волоки…

Снова винюсь за отступление. Проводив один караван, приведя в порт другой, мы с радостью увидели, что Северодвинск не пострадал от воздушного налета.

Зенитчики сбили один вражеский самолет. Несомненно, нападение на Северодвинск было предпринято в связи с нахождением в нем союзных транспортов, о чем противнику стало известно.

По возвращении в Архангельск нам сообщили, что вражеские летчики пытались и туда прорваться, но истребители и противовоздушная артиллерия не допустили их к городу. Одновременно узнали, что в горло Белого моря сброшено несколько магнитных мин. Враг пакостил где только возможно.

Еще в заключение о союзных конвоях. 30 марта 1943 года Черчилль лицемерно писал И. В. Сталину, что согласованный ранее мартовский конвой откладывается потому, дескать, что у «Великобритании и США не имеется ни малейших шансов на то, что какие-либо из кораблей достигнут Вашей страны ввиду известных германских приготовлений для их уничтожения».

А факты таковы, что фашисты в первом полугодии не проявляли большой активности. Потери в караванах и эскорте были незначительными.

Соотечественник Черчилля, историк С. Роскилл, в книге «Флот и война» дает ясную картину этого.